Улыбина О.Б.
г.Нижний Новгород
«...Человеческая земная жизнь имеет свои сокровенные огни,
о которых нерелигиозный человек ничего не знает,
но по которым религиозный человек правит свой путь.
Эти сокровенные огни даются каждому человеку в особицу»
(И. А. Ильин)
Духовная жизнь русского общества, при всей выраженной ее прагматичности и скептицизме, всё остается пронизанной верой. Этой искренней верой, на наш взгляд, пронизаны многие произведения Тургенева, в которых он воплотил «жизнь человеческой души». Причем художник не прошел мимо души и простого русского человека. В его творчестве ярко отразились искания веры, тоска о высшем смысле («мятущееся беспокойство русской души и ее больная совесть». Цель Тургенева – не презрение к обыкновенному человеку, а пробуждение его чувств и возвышение души.
Характерно, что такие этические понятия, как «совесть», «милосердие», «сострадание», пришли с христианством и обрели художественную плоть в русской классической литературе. Не случайно, определяя смысл жизни и находясь в вечном мучительном поиске, Л. Н. Толстой писал. «...Смысла в жизни нет... Нечего и искать. Весь смысл жизни в религии, в вере в Бога...» [1]. Многие русские мыслители приводили своих героев именно к этому постулату, к этой вечной истине. Не исключением в этом смысле был сам Тургенев. Как и многие русские мыслители XХ века, он считал православие одной из основ духовного возрождения России. Устами одного из своих героев – Павла Петровича Кирсанова – утверждает мысль о православии русского народа: «... Он свято чтит предания старины, он – патриархальный, он не может жить без веры...» [2].
И действительно, русский человек исконно «живет для души, Бога помнит» (Л. Н. Толстой). В народной вере Тургенев обнаруживает потенциал нравственного героизма, недаром Лукерья – один из самых его «пронзительных» и художественных образов – в рассказе «Живые мощи» вспоминает о святых подвижниках и Жанне Д'Арк, о которой «что-то слышала или читала». Основу несокрушимой силы Лукерьи автор видит в религиозном чувстве, которое спасает ее от отчаяния и безысходности. Именно в этом небольшом шедевре Тургенев показал красоту и величие народности христианства.
Д. С. Мережковский писал о Чехове, что он «прошел мимо Христа, нарочно не смотря в ту сторон), где Христос» [3]. Но Тургенев не прошел «мимо Христа». Образ Христа запечатлел он в сне Лукерьи. Надо долго терпеть, мучиться, страдать – и смиряться, чтобы вот так, как Лукерья, увидеть Христа во сне, идущего прямо к ней по полю. Именно во сне Лукерьи Тургенев показывает непосредственную связь человека с Богом, когда личное начало растворяется в некоем всеобщем. И оказывается, что Лукерья, про которую в народе говорили «Богом убитая», превращается постепенно в Лукерью, «Богом спасенную», ибо безропотностью и смирением спасла она душу свою. Это, пожалуй, единственный русский писатель, запечатлевший «явление Христа народу»: «...Глянь – по самым верхушкам колосьев катит ко мне скорехонько – только не Вася, а сам Христос...» [4]. Это один из тех образов, пробовать истолковывать которые – значит снижать их; на них «можно только указать – и пройти мимо» [5], – писал Д. Андреев.
В «Живых мощах» «светится луч христианского восприятия жизни», ибо Христос во сне Лукерьи – символ веры, воплощение самых светлых начал человеческой личности. И кто знает, может быть, одним из самых высших в духовном смысле женских образов, созданных русскими писателями, является именно Лукерья, которая своим внутренним видением «узрела» самого Христа, явившегося к ней в вещем сне. В ней – и черты Лизы Калитиной, смиренно принявшей свой жребий и ставшей монахиней, и черты героини «Странной истории», отправившейся странствовать вместе с юродивым. В рассказе «Странная история» главная героиня – Софи – говорит о том, что всякий свет, «солнечный свет», – от Бога. Этот свет сиял на ликах лучших тургеневских героинь. «Начало веры» Софи видит в «самоотвержении» и «уничижении», которые она понимает в христианском смысле. А как известно, юродивый отрекается от земного блаженства во имя блаженства небесного. Смысл юродства – в умерщвлении собственного духа, посрамлении собственного разума и познании божественной мудрости.
В романе «Дворянское гнездо» дан еще один образ – Лизы Калитиной. Не заложен ли в нем высший смысл страдания по Тургеневу? Образ, постепенно превратившийся в «образ-видение», «образ-наитие» и ставший почти бесплотным. Полное отречение от всего мирского, смирение, терпение – ВСЕ эти черты сближают Лизу Калитину с Лукерьей из рассказа «Живые мощи». Ибо она, так же, как и Лукерья, потеряла все, что может потерять «живой» человек, а обрела вечность. Этот внутренний надлом, порожденный не чем иным, как страданием, чувствует в своей душе и Лаврецкий, который может «без зависти, без всяких темных чувств сказать, в виду конца, в виду ожидающего Бога: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!» [6]. «Что можно сказать о людях живых, но уж сошедших с земного поприща?..» [7] – добавляет автор.
Героиня повести «Несчастная» не смирилась со своим положением в доме ненавистного ей отчима. Ее самоубийство – это последовательное отступление от христианских заповедей прощения и милосердия, любви даже к врагам своим. Причина – в ее гордости и надменности, в нежелании нести свой «крест» спокойно и смиренно. Гордыне противостоит смирение – истина известная. «Смирение есть самая страшная сила, какая только может быть на свете», – отметил Достоевский [8].
В центре повести – не столько сама Сусанна, сколько ее судьба, история ее несчастья. Трагическая гибель Сусанны объяснена как стечение страшных обстоятельств (издевательства господина Ратча). Она не героиня – она несчастная, в этом мораль и смысл повести» [9], – заметил В. Брюсов. Не случайно герой-рассказчик замечает в Сусанне «такое выражение, как будто она собралась крикнуть отчаянным криком, да так и замерла, не произнеся ни звука» [10].
Но в повести внутренне ощущается и спор автора с христианской концепцией терпения и смирения. Положение главной героини настолько безысходно, что, кажется, сам рок наложил на нее свой отпечаток. Сусанна – трагическая героиня, «несчастная». Она, как и многие героини Достоевского (характерно, что многие исследователи указывали на связь этого образа с Настасьей Филипповной в романе «Идиот» [11]), доходит до той черты, которую если «переступишь – будешь несчастен, не переступишь – будешь несчастен» [12].
Высшую духовность Тургенев всегда видел в христианском смирении, терпении. Гордость и тщеславие уничтожают возможность раскрыть себя, запирают личность в рамки узкого «я», отрезанного от всех и вся. В финальной сцене «Отцов и детей» автор приводит читателя к мысли, что не Бог отвергал человека, но человек отторгает себя от Бога. Поэтому выше Базарова «сама природа, которую он отвергает, выше Базарова те слезы, которые льются на его могиле, выше Базарова сама жизнь» [1]. Тургенев хорошо ощущает ту глубину, в которую погружает человека неверие и господа атеистической морали в обществе. Вера в осмысленность бытия, в духовное воскресение приобретает в финале «Отцов и детей» мажорное звучание. Здесь Тургенев «вплотную подходит к религиозной теме» [14]. «Вечное примирение» и «жизнь бесконечная» – не есть ли это выражение духовного начала, обусловливающего бесконечность жизни?
Природа во многих произведениях Тургенева является неотъемлемой частью душевного мира человека, она – соучастник его сокровенной духовной жизни. Для многих его героев природа – «храм», а не «мастерская», и человек в нем не может быть только «работником», как считал Базаров. Тургенев всегда в поисках истины мучился вопросом о человеке и его судьбе. Несмотря на трагичность его мироощущения и увлечение философией Шопенгауэра, «христианское начало» все же пронизывает многие его произведения. И хотя он не был философом в точном смысле этого слова, но был серьезным и глубоким мыслителем, жившим напряженными и мучительными поисками истины.
«Бессмертная красота кругом и ничтожество всего земного, но в самой ничтожности что-то глубоко грустное – и примиряющее, и подымающее душу» [15], – в этих словах уже выражено смирение перед высшими и непостижимыми силами природы. Тургенев, глубоко чувствуя «сокровенные огни» человеческой жизни, понимал, что добро, милосердие и любовь – основа не только всей человеческой жизни, но и всего мира, созданного Богом. Не об этом ли написана еще одна тургеневская повесть – «После смерти», где герой, ощутив силу любви, которая сильнее смерти, воскликнет: «Смерть, где жало твое?» Вера в высшую жизнь души, истинная любовь избавляют от неизбежности смерти и наполняют содержанием жизнь каждого человека. И хотя «Смерть и Время царят на земле», все-таки выше их Любовь, которая сильнее смерти. Любовь – в высшем, духовном значении этого слова. «Бог есть любовь, любовь есть Бог» – сказано в Библии. Истинная любовь – «луч небесный», входящий в душу человека и освещающий ее светом и теплом.
Спорной и не совсем правомерной является, на наш взгляд, мысль о том, что Тургенев «лишь вдали приближается к православной церковности»! [16]. Но если бы художник действительно не имел ее в себе, то как мог он проникнуть в духовный мир таких религиозных героинь, как Лиза Калитина, Софи (Странная история»), Лукерья («Живые мощи»). И хотя Тургенев не был «самым религиозным» из всех русских писателей, но вопросы веры, Божьего суда, спасения, вечного блаженства не могли не найти отражения в его творчестве. Они мучили его на протяжении всей жизни, хотя он, как и всякий человек, не мог найти им разрешения. Гениально схвачена эта мысль у Мережковского: «...Тургенев молчит и подходит ко Христу». И далее он подчеркивает «религиозное отношение Тургенева ко всемирной культуре, которого нет ни у Толстого, ни у Достоевского» [17].
В потрясающем по глубине и силе психологического анализа стихотворении в прозе «Щи», с прозаическим названием, выражена «философия страдания» простого «маленького человека», крестьянки, потерявшей единственного сына: «Лицо бабье осунулось и потемнело; глаза покраснели... но она держалась истово и прямо, как в церкви ... «Вася мой помер... Значит, и мой пришел, как с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посоленные...» [18]. В нем запечатлено страдание, которое дает высшую мудрость, и в то же время высшая форма религиозного смирения, каким может обладать простой человек.
Не случаен эпиграф к рассказу «Живые мощи»: «Край родной долготерпенья, край ты русского [народа]» Этим терпением и верой (а названные понятия всегда были синонимами у русского человека) не [обладает, к сожалению, героиня повести «Несчастная», которая желает возмездия за свои страдания. Именно вера спасает Лукерью от отчаяния и безысходности. Именно поэтому в ее «лучезарном сне» и является сам Христос.
Будучи писателем-реалистом и тончайшим художником, Тургенев писал не только о познаваемых, но и непознаваемых вопросах человеческой жизни. Ему было отнюдь не чуждо религиозное представление о человеке. Печать глубокого религиозного понимания лежит на многих его творениях. Вера в свет, в красоту жизни, в человека, в духовное просветление его и выход из тьмы – главное в его творчестве. Как глубокий мыслитель, он понимал, что спасение человека – в христианском смирении и терпении перед непостижимостью жизни, законы которой знать человеку не дано, но которые он может «лишь смутно чувствовать».
Примечания:
- Андреев Д. Роза мира. Метафилософия истории. М.1991. С. 193.
- Гуманизм и духовность в образовании. Науч. Труды Второй международной научно-практической конференции (Нижний Новгород, сентябрь 2000 г.), С. 177-170.
- Достоевский Ф. М. об искусстве. М., 1979. С. 79.
- Достоевский Ф. М. об искусстве. М., 1979. С. 81.
- Мережковский Д. С. Л. Н. Толстой и М. Ф. Достоевский. Вечные спутники. М., 1995. С. 273.
- Муратов А. Б. Повести и рассказы И. С. Тургенева 1967-1871 годов. Л., 1980.
- Толстой Л. Н. Об истине, жизни и поведении. Круг чтения. М. 1998. С. 261.
- Тургенев И. С. и его современники. Л., 1977. С. 185.
- Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. Т.8. М.-Л., 1964. С. 243.
- Тургенев И. С. Соч. Т.10. С.158.
- Тургенев И. С. Соч. Т.4. С. 362.
- Тургенев И. С. Соч. Т.7. С.293.
- Тургенев И. С. Соч. Т.7. С.294.
